На границе стихий. Проза - Сергей Смирнов

Так я и добрёл до столовой, постоял у входа, покурил, думал идти-не идти, но зашёл – перекусить-то всё равно надо. Оказалось, зря топтался и грустил красиво – домой ушла. Тут я завёлся с пол-оборота: как это – ушла?! Спрашиваю, где её найти, а кассирша оглядела меня с ног до головы, смерила взглядом точнее, и говорит:

– Вот ещё, алкашам всяким телефон приличной девушки давать!

Эх ты, клуша, думаю, про телефон-то проговорилась, и намекаю, мол, посылочку нужно ей передать с материка. Помидоры, говорю, сами понимаете. Поглядела она на меня поверх очков, прокрутила что-то в голове, губы поджала:

– Ладно уж, запоминайте…

Выскочил я на дождь и затопал на почту, голова дурная, – вот и ногам работа. По телефону я голос сначала не узнал и спросил Светлану.

– Это я, – сказала трубка.

Ну, я и начал ей о том, о сём, про погоду, про тоску, а в конце про помидоры. Она коротко хихикнула.

Евгения Ивановна, заведующая, она себя ответственной за нас считает, курить даже не разрешает, ужас какой-то.

И тогда я, как в том анекдоте про луну и балалайку, сходу приглашаю Светочку в ресторан.

– В рестора-ан? – радости в её голосе не чувствовалась. И потом, как бы для себя, добавила, тихо так: – Какие вы все одинаковые…

Ну точно, принца ждёт, не иначе, и судя по всему, не маримана. Тут же лётчики с московского рейса ошиваются – «московская электричка» – один раз в двое суток, сюда – парфюмерию, отсюда – тушёнку. А вертолётчики с суровыми лицами! И я сразу представил, как они стоят у её кассы, небрежно так кожаночку распахнув, и заливают про то, какие они соколы, и глаза щурят, будто от солнца или встречного ветра.

Я уже хотел трубку на рычаг бросить, грохнуть, что есть силы, как вдруг оттуда донеслось: – Ну, хорошо, – как будто её так уговаривали, так уламывали. – В восемь, у входа. – И вздохнула. Тогда я про неё не знал ещё ничего и потому подумал: «Вот женская логика, ничего себе переходы, а?».

– Буду ждать, – говорю, – как соловей лета.

– Посмотрим, – это она мне. – Ну, до вечера?

А до этого самого вечера было ещё бесконечных полдня, и мне – хочешь-не хочешь – нужно было идти в гостиницу. Больше-то некуда.

«Моряк» гудел, как улей. Когда я открыл дверь в номер, меня чуть не вышибло обратно в коридор.

– Я р-родился на Волге-е в семье-е р-рыбака-а! – Душа у них, видно, была уже в положении «развернуто». Сейчас, думаю, должны придти заворачивать. Администрация тут в прямом смысле битая и тёртая, за словом в карман не полезет и жалости себе не позволит.

– Идёт Васюрик в ко-ожаном реглане, а на груди-и ударника значок, – пьяным голосом пропел Славик.

Смотри-ка, ещё соображает.

– Вася, друг, садись к нам! Давай с тобой на бу… на бру… дер…

Ну что мылишься, думаю, тошно тебе, служивый, на трезвого смотреть, у самого-то уже из ушей сочится. Такому волю дай, он весь посёлок упоит, и денег не пожалеет, чтобы всех к общему знаменателю привести, потому что дураками опоенными и командовать проще, и быть своим в доску, – что ни скажешь – всё сойдет, что ни сделаешь – сгодится, подливай только вовремя, а вот тот, кто с ним пить не захочет – этот уже опасен, – личное мнение есть! А значит – первый враг, обида сразу кровная, которую пока и затаить можно, а как-нибудь потом, при случае, да из-за угла-то…

За столом знакомых не было, кроме полосатого. Линялый тельник у него на груди был разодран, виднелся коренастый орёл, несущий в когтях голубую русалку. Он себя, наверно, таким орлом воображал, когда тельник рвал.

– Что же вы так орёте, – говорю, – что на первом этаже фикус завял.

– Да что с тобой, Вася, – Славик говорит, – будь ты проще…

Все мы, думаю, простые, такие простые, когда желания зальём. Все сложности по трезвянке начинаются. И я, конечно, не удержался, постарался быть простым, пока не бухнулся в одежде на кровать, но успел ещё подумать: «А не завязать ли мне эту собачью жизнь? Взять вот и женится на Светке. А?».

Проснулся я от духоты, солнечный луч нахально бил под веки, комната была заполнена солнцем и чьим-то храпом. Полосатый, наверно, надрывался, как раненый бегемот. Я прикрыл глаза и полежал несколько минут, крепко зажмурившись, слушая звуки джунглей, и ждал со страхом, что вот-вот у него внутри что-нибудь лопнет от напряжения, и наступит тревожная нехорошая тишина.

Часов на руке не было, я пошарил по полу рядом с кроватью. Ага, вот. Старенькие «Командирские» показывали без четверти восемь – утра или вечера? Пришлось резво вскакивать и пробираться к окну, цепляясь за стулья, увешанные одеждой. На стол лучше было не смотреть. Рама долго не поддавалась, и мне вдруг бросилось в глаза, что нетерпеливый буксир исчез. Ну, даёт, продвинулся метров на триста, лёгкий дымок из трубы и вымпел лежали на ветру. А потом я увидел, что на улице полно народу, и услышал, как громыхает на колдобинах рейсовый автобус, и подумал, что успею, пожалуй, добежать до ресторана. Голова, однако, гудела, как телеграфный столб, и я опять пожалел, что затеял эту амурную историю. Свет на ней клином, что ли, сошёлся! Беги теперь, пацан, развлекай её, лезь из кожи, хотя тут всё просто, как яблоко из райского сада, ведь все люди лезут в постель друг к другу, стремясь только к одному – к пониманию. Чтоб пригрели и пожалели.

Собирался я быстро, как по водяной тревоге. Хорошо, нашлась чистая рубашка, свитер, а брюки уже сутки под матрасом пролежали, отгладились. Прихватил курточку – она высохла уже – и побежал, как очумелый. Пивка бы сейчас, думаю, для рывка, только здесь его днём с огнём не найдёшь, бутылку водки дают, не жалеют. Но мечтать мечтаю, а сам лечу на всех парах и вижу синюю вывеску с белыми буквами «Север». И толпу у дверей вижу… Мать честная, стол-то я не заказал! Забыл. Но иду, и кроме злости на себя никаких чувств откопать не могу. И уже вижу её, и деваться мне некуда.

– Здрасьте, – говорю, – что это вы здесь делаете?

– Тебя ждём, – говорит. Тут только и дошло до меня, что рядом с ней стоит Славик, гитарист из орденоносного пароходства, в тёмных очках и в плащике, и незнакомая рыжая девица с прозрачными глазами. И когда он, Славик, оклематься успел, да ещё рыжую эту подцепить? А он уже и челюсть свою выпятил:

Веди нас, – говорит, – туда, куда других мамы не пускают, а то заждались уже.

А я молчу, и они все трое на меня смотрят, а в руке у Славика магнитофон, и там негры поют густыми голосами. Про марафон что-то. Повторяют всё время: «марафон, марафон». А Светка уже на руке у меня повисла и тянет под синюю вывеску.

– А вы знакомы? – спрашивает и на Славика смотрит.

– А как же, – отвечаю, – ещё с гражданской.

Рыжая так и залилась.

– Ну, ты юморной, – говорит, – а сразу не подумаешь.

– Пошли на природу лучше, – сказала вдруг Светка, и мне стало понятно, что это я её к ресторану подталкивал. Как к пропасти. Ведь не знал ничего, хотя мне уже всё равно было.

Славику тоже было всё равно, он и не выступал, а рыжая поломалась немного для вида и согласилась.

– Сейчас догоню, – Славик говорит, – идите. – И побежал обратно к ресторану. Известно, зачем. И подруги эти тоже, видно, знали, потому что сразу между собой о чём-то защебетали. Я иду себе, магнитофон несу, и «марафон» всё продолжается. Чем же это всё кончится, думаю?

А над бухтой – тишина, такая, что хоть руками трогай. Лёд блестит, плавится потихоньку на солнце. Вдалеке виден плоский островок и рядом с ним на отмели накренившийся силуэт корабля бортом воду черпает, – мёртвый корабль у мёртвого острова. Откололся от большой земли – всё, не нужен ты никому, вот они и собираются вместе, осколки эти. Значит, нужны – друг другу.

Славик нас быстро догнал, и мы пошли, пошли по дорожной насыпи, захрустели щебёнкой, и дальше через большущую наледь, грязную и ноздреватую, мимо облупленного баркаса с надписью «Шквал», и мимо свалки-помойки, где уже официально кончался посёлок, а потом решили спуститься вниз, на прошлогоднюю траву. Мы со Славиком остановились прикурить, и он сразу зашептал:

– Как приступать-то будем?

– Чёрт его знает, – говорю.

– Кислый ты какой-то, – сказал Славка. – Всё думаешь о чём-то. Может, на тебя Зойку напустить? Она быстро расшевелит… Ну, ладно, что ты, шучу… Люблю такой тип, вертлявые и простые. Даже муж её из-за этого бросил. А я люблю, когда без всякой философии, шары на стоп, и понеслась…

– Понесёшься тут. Как фанера над Пентагоном.

– Да, твоя-то… культурная, сразу видно, – Славик снял очки и нёс их этак на отлёте, левый глаз у него был синий и запухший. – О чем вы с ней говорите, спорите, да? Есть ли жизнь на Марсе? – И засмеялся. – Я, – говорит, – когда на тихоокеанском служил…

– Всё, мальчики, пришли! – крикнула Зойка. – Идите сюда!

Вертолётный остов гремел на ветру порванной дюралевой обшивкой. Лопастей и двигателя не было, а запчастей вокруг валялось – на три вертолёта хватит.